т. Сталина (генеральный секретарь), т. Молотова и т. Куйбышева». Молотов стал вторым секретарем ЦК, коим оставался следующие восемь лет.

Второй секретарь

Борис Бажанов, сведущий в партийных интригах, уверенно рассматривал назначение Сталина в контексте начинавшегося создания антитроцкистской «тройки» — Зиновьева, Каменева и Сталина, — которая будет руководить страной при больном Ленине и сразу после его смерти. «Расчет Зиновьева: нужно сбросить Троцкого, а Сталин — явный и жестокий враг Троцкого. Зиновьев и Каменев предпочитают Сталина. Немного не хватило, чтобы во главе партийного аппарата, автоматически шедшего к власти, не стал Молотов, вернее, не остался Молотов»[350]. Что касается самого Молотова, то его даже смешила сама мысль, что кто-нибудь другой при живом Ленине мог решить столь важный вопрос. Причина назначения именно Сталина? Ленин просто не видел лучшей кандидатуры. И никто в Политбюро не мог в полной мере понять, какие возможности создает для Сталина новый пост, хотя бы потому, что никто, кроме него, партстроительством не занимался.

Сталин, обосновавшись в кресле Генерального секретаря, нашел партийную машину уже на полном ходу и не стал практически ничего менять, кроме графика работы, да и то частично. Новый распорядок выглядел так: «Назначить по понедельникам и четвергам (в 11 ч. утра) обязательные заседания Политбюро и по средам (в 12 ч. дня) заседания тройки Политбюро (тт. Каменев, Сталин, Молотов)»[351]. Эта новая полуформальная «тройка» готовила повестку дня заседаний и фактически предрешала решения ПБ. В «Правде» был опубликован и график дежурства партийного руководства: «Секретариатом ЦК утвержден следующий порядок приема в ЦК ежедневно с 12-3 часа дня: в понедельник — Молотов и Куйбышев, во вторник — Сталин и Молотов, в среду — Куйбышев и Молотов, в четверг — Куйбышев, в пятницу — Сталин и Молотов, в субботу — Сталин и Куйбышев. Адрес ЦК: Воздвиженка, 5»[352].

Команда ЦК пополнилась новыми людьми, которые если к тому моменту и не были, то по всей логике внутрипартийной иерархии становились верными сталинцами. Третий секретарь ЦК — Валериан Куйбышев — выпускник Омского кадетского корпуса и недоучившийся военный врач, семь лет провел в ссылке, руководил губкомом в Самаре, зачищал от басмачей Закаспий, был в президиуме ВСНХ. Грамотный, читающий, организованный и энергичный, как охарактеризует его Молотов. Руководить своим личным секретариатом Сталин пригласил Амаяка Назаретяна, переведя его из Кавказского бюро ЦК РКП (б). Секретарем и порученцем Сталина был Иван Товстуха, член Французской соцпартии и синдиката парижских шоферов, пришедший из наркомнаца. Из Рабкрина пришел в ЦК Лев Мехлис. Супердоверенным лицом был Александр Поскребышев, сын вятского сапожника и фельдшер по первой профессии. Вскоре в аппарате секретариата появится юный сотрудник, который станет главой советского правительства — Георгий Маленков. Из родного Оренбурга он ушел добровольцем на Туркестанский фронт, а потом через рабфак поступил в Москве в Высшее техническое училище, которое так и не окончил. Протекцию ему составила энергичная супруга, уже работавшая в ЦК.

Сталин прекрасно понимал аппаратную работу. Он знал, что нужно держать под контролем, чтобы располагать реальной властью, — принятие решений и их исполнение, расстановку кадров, регионы. В развитие установки Сталина — «каждого работника изучать по косточкам» учраспред ввел систему индивидуальных характеристик всех ответственных работников. Оценивались мотивы работы, уровень дисциплинированности, характер, ум, восприимчивость к знаниям, умение руководить и множество других параметров. 12 декабря 1922 года Молотов направил циркулярное письмо губкомам (обкомам) с предписанием наладить учет ответработников уездов (районов). Их учетные листки должны были отныне отправляться в ЦК, о любых кадровых перемещениях нужно было сообщать ежемесячно[353].

Для формирующейся номенклатуры у руководителей ЦК были не только кнуты, но и довольно большие пряники. Система привилегий руководящих партработников была легализована и формализована в августе 1922 года решениями XII Всероссийской партконференции, принятыми по докладу Молотова: «Положение теперь требует от нас, чтобы мы приняли, как партия, определенные и твердые меры к тому, чтобы создать сносные условия жизни для партийных работников, посвящающих свои знания целиком революции и партии, целиком зависящих от партийной работы. Мы должны эти условия создать, и то уравнительное стремление, которое еще осталось, не должно чрезмерно мешать этой работе… Мы теперь приходим к денежной оплате труда…»[354] Чем второй секретарь разочаровал собравшихся (и что вызвало единственное возражение в прениях), так это предложением запретить хозяйственную деятельность, которую активно развернули многие партийные органы в условиях нэпа[355]. Хотя партийным руководителям так и не суждено было стать «олигархами», предложенные Молотовым блага и привилегии были распространены в общей сложности на 15 325 партработников по всей стране. Изменения в положении аппарата и рост влияния исполнительных органов партии были закреплены в новом Уставе РКП(б), который был разработан комиссией под руководством Молотова и принят той же XII конференцией.

Через членов партии ЦК контролировал и работу правоохранительной системы. Спад волны мятежей привел к сужению масштабов террора — с 36 тысяч осужденных за контрреволюционную деятельность в 1921 году до шести тысяч в 1922-м. Террор теперь применялся против тех групп «эксплуататорских классов», которые Ленин определил в качестве наиболее опасных. А именно: духовенства, социалистов и интеллигенции.

Нельзя сказать, что Молотов (как, кстати, и Сталин, Зиновьев, Каменев) был в первых рядах антицерковной кампании, которая развернулась в форме операции по изъятию церковных ценностей для борьбы с голодом. Как отмечал академик РАН Николай Покровский, «Молотов, бывший тогда фигурой несамостоятельной, все же позволял себе иногда некоторую оппозицию по отношению к глобальному (троцкистско-ленинскому) плану разгрома РПЦ и искоренения религии»[356]. Циркулярную шифрограмму «о вовлечении значительных рабочих и крестьянских масс в кампанию по изъятию церковных ценностей» Молотов отправил не во все регионы, а только в восемь губерний.

Большие последствия имели события в уездной Шуе, где 15 марта толпа оказала сопротивление изъятию ценностей, были убитые и раненые. По их следам Ленин направил Молотову «строго секретное» письмо: «Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления». Молотов позволил себе еще один акт непослушания. На первой странице письма он написал: «Согласен. Однако предлагаю распространить кампанию не на все губернии и города, а на те, где действительно есть крупные ценности, сосредоточив соответственно силы и внимание партии»[357].

Письмо Ленина рассматривалось в Политбюро. Молотов стоял на своем — за ограниченный масштаб реквизиций, и, хотя и недолго, ему